КИЕВУ
Этот город…
Разве может оставить его в одночасье
тот, кто в ласковый воздух вмурован, почти-заключённый?
Даже если Золотые ворота разберут на запчасти
и шансон вездесущий заглушит колокольные звоны.
Ты стоишь у ворот, сознавая, что это — прощанье.
Чуть откроется утро и вздрогнет вздремнувший засов,
Ты шагнёшь за черту, но лишённый родных очертаний,
под накопленной памятью упадёшь через пару шагов.
Сколько обморок длится, насколько отказ исцеляет?
Ветер выдует землю, а солнце иссушит тоску.
И с душой похудевшей, за каждую ветку цепляясь,
побредёшь по дороге, а может, тебя понесут…
Лишь бы путь не видать,
за которым — всегда безвозвратность.
Лучше сразу: открываешь глаза — и чужая земля.
Лучше пыльные сны, чем усталость…
А впрочем, не надо…
Ты ещё в этом городе. Разве можно…
А разве нельзя?
***
Перестать пережёвывать прожитый год,
отказаться от чёрствого хлеба упрёков
за тома неосвоенных с детства уроков
за тогда-не-тобою надкушенный плод.
Расширяя пространство, зажатое в щель,
оказаться в нуле, переполненном светом.
В день, похищенный мартом у лета,
пережить тишины непривычную трель
в Багатели, жасмином ужалившим след
проходящих дорожками предназначений…
Сколько птичье-цветочного в нас отвлеченья
на павлинов хвастливо-хвостатый привет.
От нарциссов, присвоивших солнечный взгляд,
от деревьев, взорвавшихся розовым буйством,
заразиться цветенья невинным искусом,
сотворённым — не тем, что вручную творят.
Окунуться в сегодня, отбросить вчера,
раздвигая бесшумно границы привычек,
на виду — невидимкой — в ветвистых кавычках
обретая мгновенье покоя — себя.