En version russe uniquement.
Они, наконец, добрались до этого вулкана. Каждый раз, когда они оказывались в Клермон-Ферране, а это происходило на рождественские праздники, им мешал туман, который покрывал все окрестности, в том числе и его любимую крепость Мюроль. В этот приезд им повезло. Они увидели всё, начиная с плато, на котором легендарный галльский герой Вэнсенжеторикс сражался с Цезарем и якобы победил его, хотя Цезарь якобы не проиграл ни одной битвы, и, заканчивая замком тамплиеров в маленьком городке Шанона, на улицах которого они не встретили ни одной живой души. Чума на них напала, что ли? – в таких местах мыслилось по-средневековому.
Самый молодой из вулканов умер 20000 лет назад и издали казался безобидным холмом, чуть побольше других. На высоте тысячи метров над городом туман чудесным образом рассеялся, и на земле наступила весна.
– Почему ты не хочешь идти по дороге?
– У нас существует пословица: Жизнь прожить – не поле перейти.
– Не понимаю…
– Поле перейти легче, чем прожить жизнь.
– А… – он нехотя потащился за ней. – А что ты хочешь там найти?
– Видишь эту темную бездну между деревьями на той стороне?
– Тебя привлекают бездны?
– Не знаю почему, но эта действуют на меня как магнит. –
Она продолжала идти навстречу хвойным ветвям вдали, ускоряясь с каждым шагом. Белесоватая дымка на небе, из-под которой пробивалось солнце, охраняла глаза от яркого света в горах, на серой земле прямо из-под ног вырастала трава. Между полем и лесом ее встретил могучий дуб, каждая ветвь которого могла показаться огромным деревом. Она испытала какое-то подобие нежности к этим голым ветвям, покрытым мхом. Стянула перчатку и стала разглаживать их морщины. Ей очень хотелось попросить у этого дуба силы, как учила бабушка в детстве, но она почему-то не сделала этого и только молчаливо обняла огромный ствол.
Её спутник медленно разворачивался, надеясь, что прогулка окончена и можно возвращаться к машине. Но ее продолжало тянуть дальше – в глубину высохших деревьев. Она обогнула дерево и продралась сквозь сухие ветви кустарника. И тут же вскрикнула от неожиданности, наткнувшись на рыжую шкуру, лежащую на земле. Он уже стоял рядом и заглядывал через ее плечо.
– Это… лиса?
– Похоже.
– Она что… спит?
– Не знаю…
Они подошли совсем близко. Её глаза были закрыты, а уши стояли торчком. Пышная шерсть укутывала лису с головы до длинного хвоста, оставляя место для единственной лапки, которая как будто отделилась от тела.
– Пошли, – не выдержал он.
– Но… Если ей нужна помощь?
– Не трогай её. Это опасно: может, она больная. А может – мертвая.
– А если мы ее спасем?
– Вряд ли. Скорее всего, она умерла от старости. Смотри, у нее закрыты глаза.
– Но ее шерсть… Она так прекрасна…
– Наверное, она умерла совсем недавно.
– Тогда, может, просто возьмем ее как охотничий трофей?
– Это запрещено. Тебя обвинят в убийстве.
– Но когда она пройдет экспертизу, и подтвердится моя невиновность…
– У нас всё равно запрещена охота.
– Не может быть! Когда?
– Кажется, во время размножения и во время снега. Точно не помню…
– А почему во время снега?
– Потому что бедных зверей очень легко найти по следам.
Она не стала настаивать. Она внезапно открыла в себе сразу несколько существ: одна из них была сердобольной женщиной, которая хотела помочь животному, вторая охотником, желающим носить на плечах ее шкуру, а третья… А третья была Лисицей.
– Вот и встретилась я со своей смертью. А ещё говорила: «Жизнь прожить – не поле перейти».
– Почему – со своей? – перепугался он.
– Потому что одно из моих имен – Лиса, Лисенок. Так меня зовут все мои старые друзья.
– Ну и что?
– А то, что я ведь тоже могу так умереть – в полном одиночестве.
– Если ты и умрешь, то на своей постели.
– Какая разница – на постели, на земле…
– Перестань говорить глупости. Ты сегодня не выспалась.
Она резко развернулась и пошла обратно. Прогулка была исчерпана.
– К машине? – с надеждой спросил он.
– Да. Я уже получила ответ.
– Странно – ты получила ответ, не задавая вопроса.
– Иногда вопрос и ответ – одно и то же.
– И какой же ответ ты получила сегодня?
– Мне нужно поменять своё имя, нужно научиться прощаться со своим прошлым. Даже если оно для меня – бесценно.
– Ты хочешь сказать, что согласна остаться на всю жизнь во Франции и стать мадам Фрэз?
– Только если ты позволишь присоединить мою фамилию к твоей.
– Ты хочешь войти в будущее со своим прошлым?
– Наверное. Я отлично понимаю, что вокруг имени оплотняется внутренняя жизнь, как писал Павел Флоренский…
– Кто?
– Русский религиозный ученый, священник и филолог. У него есть книга «Имена».
– – –
Имена… Сколько их было в твоей жизни. Сколько раз ты меняла их… Твои авторские мифы могли бы изучать сотни филологов. При рождении тебе дали имя Леси Украинки – в честь великой украинской поэтессы. Но твои родители забыли, что поэтесса была больна, и умерла от туберкулеза. И чтобы поставить жирную точку на твоих болезнях, мама стала называть тебя Елена – как-никак тебя крестили этим именем. Но оно не прижилось. По иронии судьбы во Франции тебе не раз приходилось напоминать о себе как о Лесе из Украины. Потом мама стала звать тебя Лялей, а папа – Лесюшей. В его устах это звучало довольно смешно, так что все ухахатывались, когда слышали, как тебя, взрослую и большую уменьшительно ласкали этим суффиксом. После маминой смерти Ляля исчезла, а Лесюша появлялась все реже. И тогда тебя стали награждать именами твои друзья и знакомые: Олеся – когда хотели отождествить с белорусской магиней, Леле – когда пробовали лепетать твое имя, как дети, которые только начинают знакомство с миром, принцесса Ли – когда ты играла на сцене восточные персонажи, Лилит – когда степень твоей свободы угрожала твоим Адамам разрушением, Лесенка – когда через тебя поднимались к своим небесам, Лисенок… Последнее прижилось и полюбилось. В нем было всё: лукавство, ласка, оборотничество… Интересно, помнили ли те, кто называл тебя так, что лисы в китайской мифологии обладали способностью обращаться в людей и насылать на них морок?
С недавних пор этот образ преследует тебя повсюду. Даже когда ты выходишь из музея Мармотан-Моне, воплотившего сразу две твои мечты – кувшинки Клода Моне, любимого тобой с момента первого Эрмитажа, и японские эстампы из его коллекции – и натыкаешься на памятник Лафонтену, сверху вниз взирающему на лисицу, привлеченную запахом сыра в зубах невинной вороны. Тогда ты улыбаешься навстречу себе: сыры – твоё любимое лакомство, и здесь, во Франции ты пробуешь их, смешивая со всеми видами пищи и вызывая праведный гнев у коренных французов, почитающих сыры наравне с вином. Вот он – символ плесневелой Франции! – воскликнет один из эмигрантов, заглянувший в холодильник коренного жителя и учуяв единственный запах: рокфора в прожилках плесени.
Но как ты можешь объяснить всё это тому, кто сидит напротив? Ты только можешь сказать, что привыкла к этому имени, и тебе жалко расставаться с ним. Но сегодня ты получила знак, более очевидный, чем когда-либо. Твой Лисенок отжил свои дни. Твоё прошлое успело состариться и даже умереть. Оно лежит перед тобой красивым животным с закрытыми глазами, которое не успело сгнить. А ты до сих пор возвращаешься к нему, когда оно окликает тебя голосами старых фантомов, которые дороги твоей ненасытной памяти. Ты идешь к нему на встречу через незнакомое поле, которое отделяет тебя, настоящую, от той, каковой ты была. Но с этого дня ты будешь встречать своё прошлое умершим, лежащей в траве ничком. И каждый раз ты будешь испытывать соблазн нагнуться и поднять его, чтобы унести с собой в будущее.
– Но ты же не позволишь мне сделать это?
– А почему бы тебе не взять лучшую часть своего прошлого в будущее?
– В нем лишком много того, что будет притягивать меня обратно и мешать двигаться вперед.
– – –
– Тогда скажи, как правильно произносить твоё имя. То, которое я могу прочесть в
паспорте.
– Я тебе уже сто раз говорила: с ударением на первый слог.
– Лесья?
– Да нет же: Леся. Сто первый раз: с ударением на первый слог!
– Но ударение на первый слог – это же проблема людей, которые живут в холодных странах и, боясь того, что слово закоченеет по дороге, стараются сделать акцент как можно быстрее, чтобы донести смысл до своего собеседника. Мы, люди теплых стран, люди латыни, никуда не спешим, мы затягиваем удовольствие произнесения и ставим акцент в последний момент, благодаря чему слово несет в себе некую тайну….
– Но если учесть то, что вы говорите быстрее нас, эта тайна исчезает во мгновение ока.
– Не придирайся. Итак, вернемся к нашим баранам Лесья?
– Нет, нет и нет: Леся. И бараны тут не при чем.
– Это французская поговорка, ты же знаешь. Она означает: вернемся к теме нашего разговора.
– Я повторяю: Леся.
– Но это же неправильно! Когда я произношу так, последний слог становится коротким и не дает мне продлить твоё имя. Я начинаю задыхаться в нем. А когда я произношу Лесь-Я, я протягиваю большую сияющую радугу между тобой и небом, между мной и тобой. Я превращаю тебя в богиню, бесконечную и бессмертную…
– Спасибо, дрогой. Ты меня убедил. Можешь произносить с ударением на последний слог.
И хотя так произносятся все французские слова, ни одна женщина не откажется быть богиней.