Тибетское путешествие на соседнюю улицу (рассказ)

Я открыла глаза с единственной мыслью: поскорее найти этого человека. Эхо последней отзвучавшей чаши ещё наполняло комнату, и чувство полноты мешало подняться и предпринять реальное действие. Например, позвонить или хотя бы написать автору этого чуда. Если он конечно ещё жив. Ведь с того момента, когда моя девятилетняя дочь вернулась домой после прогулки с дедушкой, гордая принесёнными находками — пачкой великолепных, хотя и изрядно потрёпанных книжек и двумя дисками, сделанными вручную, на одном из которых был нарисован инь-яновский знак, а на другом силуэт с чётко прорисованными чакрами, — с этого момента прошло больше трех месяцев.
Возможно, человек, бросивший это сокровище на произвол улицы, за это время давно переехал в другой город и просто избавлялся от старых вещей. А может, он тщательно прочёл книги, перед тем, как их выбросить и скопировал диски на жёсткий диск. А может, это был сам автор дисков, тот, кто поместил свою фотографию на одном из них – молодой человек лет тридцати, держащий в руке огромный подвесной гонг. Человек, который с высоты своего опыта, отказался от прошлого, но не в силах уничтожить плоды своих трудов, решил поделиться им с миром. Возможно, он действительно решил покинуть этот самый мир, поскольку вибрации гонга и тибетских чаш, которые он наверняка практиковал очень долго, прежде чем записать их на студии, привели его к настоящему, а не рукотворному источнику духовной любви и красоты. Возможно, человек, записавший когда-то звуки гонга на диски, давно медитирует на берегу забытой реки, несущей в своих водах исцеление. Или где-то в горах, на бамбуковой флейте ведёт диалог с божеством ветра, наполняя своим дыханием недосягаемые для светской жизни высоты и принимая благодарно энергии воздуха, дающие вдохновение и древнюю мудрость……
А может его уже нет в живых, автора этой божественной музыки? Ведь диск датируется 1990 годом! Может, это был его последний призыв? Бутылка, брошенная в море людской неосознанности? Чтобы тот, кто услышит его голос посреди всеобщего шума — ведь можно услышать ещё до начала звука, как в том фильме, когда люди более совершенной цивилизации в нашем музыкальном магазине только прикасались к музыкальным альбомам и в то же мгновение прослушивали их содержимое — придёт ему на помощь? Неужели этим спасателем стала моя дочь? Она принесла мне диски неизвестного музыканта и гордо положила их перед входной дверью. Я улыбнулась и сказала ей: вот это да, какое сокровище ты нашла на улице, умница, – и отложила диски в сторону, как всегда, до лучших свободных времён, точнее, на три месяца, оставив на произвол стихий этот голос взывающий о помощи. Голос, который он подавал, возможно, последний раз в своей жизни, надеясь быть услышанным!…
Я давно подозревала, что мои мыслительные способности более развиты, чем моторные. Моя мысль явно опережала действия. Она способна была разглядеть за звуками фигурку тонущего музыканта и без труда описать историю человека, который, возможно, не имел никакого отношения к этой истории, но внушить обладателю мысли, то есть мне, встать и написать этому человеку, было для неё тяжёлым трудом. Состояние оцепенения никак не проходило – и герой моей истории продолжал тонуть посреди бурного моря сансары, пока я вяло размышляла: позвонить ему или написать. На диске от руки было написано имя автора музыки, звукорежиссера и каллиграфа — и это все в одном лице — а также его телефон и мэйл. Игорь Галан. Я с радостью обнаружила возможность писать на русском – обладатель такого имени мог быть либо русским либо украинцем. На всякий случай я отправила ему письма на обоих языках:

Bonjour, Igor.

Votre «Voyage» de 1990 avec les bols tibétains a été retrouvé par ma fille dans la rue de Puteaux cet hiver. Je l’ai écouté seulement aujourd’hui. J’espère que je ne suis pas en retard et nous encore partageons la même espace de la vie.
Je vous envoie mon voyage. Voir la pièce jointe.

Здравствуйте, Игорь.

Ваше «Путешествие» было найдено этой зимой моей девятилетней дочерью в пригороде Парижа недалеко от моего дома.
Я прослушала его только сегодня и конечно оно отозвалось во мне мгновенно.
Пишу Вам, надеясь, что вы ещё разделяете со мной одно пространство жизни и может быть даже продолжаете жить во Франции.
В приложении высылаю в ответ своё путешествие, гораздо короче вашего.

Почему я назвала его альбом Путешествием? Скорее всего, потому, что с обратной стороны коробки каждой композиции было дано общее название Путешествие 1, Путешествие 2 и т.д. И ещё, потому что для меня это слово было самым значимым последние годы. Я выпустила свой альбом «Вдоль реки» и старалась идти вдоль реки своей жизни, не останавливаясь подолгу в местах c застойной водой. Но я уже предвкушала, как вскоре окажусь у самого устья и остановлюсь, восхищённая красотой чужого мира, как автор откроет мне дверь своего мира, живой, хотя заметно постаревший за три десятка лет. Он никуда не переехал, у него своя студия недалеко от нашего дома, в которую он любезно приглашает меня, тронутый моей композицией с тибетскими колокольчиками, где я прорезонировала с ним на одной волне, и предлагает мне счастливое сотрудничество и обмен опытом, вернее — ученичество, поскольку он явно старше и опытней меня. Я прихожу к нему в день своего рождения, исполняя тем самым одно из желаний — сделать в этот день что-то, чего я никогда не делала. Я рассказываю ему, как совсем недавно посетила семинар вибрационного пения, как пела и не могла остановиться и как неожиданно моё тело превратилось в инструмент. А мастер, вернее тот, кто выдавал себя за мастера, подошёл и наклонился к моей груди и не мог понять, что звучит во мне: голос шамана, колокольный звон или гул тибетских чаш, с которыми он ходил по комнате, окутывая гармоническими обертонами впавших в транс присутствующих. И теперь я, вот так же брожу по студии, наполненной инструментами, вслушиваясь в звук каждого колокольчика, ударяя по гонгам тыльной стороной ладони, стуча по барабанам волшебными палочками мастера, ловя дыхание бамбуковых флейт, проводя пестом по всем тибетским чашам. Всем своим существом я пропитываюсь вибрациями каждого из них — и получаю в подарок инструмент, звуки которого будят во мне то последнее, что ждало своего окончательного пробуждения… Мысль о том, что постороннему не всегда позволено к ним прикасаться, конечно, не приходит в моё воспалённое воображение…
Интернет оказывается значительно быстрее моей мысли. Он прерывает её свободный полет унылым вердиктом: такого адреса не существует. Ещё бы. Покажите в наши дни человека, который за три десятка лет не сменил электронный адрес, а если этот человек отправился на Тибет, то ему вообще никакой адрес не нужен. И все же, я не отхожу от экрана компьютера и заворожённо слежу за работой гугла, педантично ищущего Галана… И чудо являет себя во всей полноте: я нахожу вышеупомянутого на фэйсбуке в родном городе! Вот так сюрприз: от Тибета до фэйсбука! От сакрального к профанному — один шаг, — извивается мысль по-змеиному, но я шикаю на неё и продолжаю поиск. На первый взгляд музыкант кажется мне значительно моложе своих лет, но у художников нет возраста. Artist — так во Франции именуют всех, кто причастен к искусству: художников, актёров, музыкантов, поэтов. Он зачем-то спрятал свой лоб, обрезал волосы и покрасил их — и мое неиссякаемое воображение тут же рисует артиста, который земную жизнь пройдя до половины, начинает её с нуля. Ради земной любви он спускается с высот обретённого духа — я смотрю на его картину, где изображена женщина с ребёнком — меняет внешность, как тибетские монахи, медитируя на сидящего напротив, скрывает соломонову седину, несущую воспоминание о достигнутом величии, от которого он отказался….
Я в третий раз торможу своё бурное воображение и снова пишу ему — и о, чудо, он отвечает: да, я художник, да, жил во Франции! Мы переписываемся целый вечер: я ему — о тибетских чащах и о своём восхищении, он мне — о благодарности и возможной встрече. Ведь он живёт в Киеве, куда я лечу через два месяца! Моё сердце бьётся от счастья. Я в который раз говорю себе: твоя жизнь — это увлекательный роман, тебе ничего не нужно выдумывать, чтобы проживать её, как книгу. Сядь за письменный стол и запиши всё, что с тобой произошло сегодня, пока ты пребывала в своей комнате, почти не шевелясь. Сядь и свяжи воедино невидимые нити, протянутые от одного события к другому, превращающие твою жизнь в череду знаков, по которым ты можешь пройти, даже не открывая глаз. Даже в темноте…
Я последний раз заглядываю на его страницу, чтобы почерпнуть ещё немного из этого источника божественных вибраций, в который я попала сегодня днём и из которого с таким трудом возвращалась в реальность… Я начинаю слушать его интервью, данное какому-то популярному украинскому каналу. Я прислушиваюсь к тембру голоса, пытаясь различить в нем эхо прожитых лет, пытаясь угадать по новым интонациям остатки прошлого, вынесенного на поверхность сегодняшнего дня… Я все чаще застаю себя на мысли о необходимости некоторого усилия воли, способного удержать, задержать, продержать в памяти хотя бы несколько мгновений отступающую музыку…
По паузам, в которые он попадает нехотя, пытаясь выбраться из них, а не продлить, как продлевал эхо гонга музыкант, услышанный мной сегодня, пока оно не исчезало в сознании слушающего, по все время сбивающемуся темпу, по отсутствию обертонов в голосе я вдруг отчетливо осознаю, что передо мной не музыкант. Я листаю другие страницы с его именем и нахожу картины. Прекрасные картины и интересные концептуальные выставки, за которыми звучит музыка. Другая музыка. Совсем не та, что я услышала сегодня. Возможно, даже более привычная для моего слуха. Немного похожая на меня, проводящую часть жизни в фэйсбуке и на ютюбе и иногда напевающую себе под нос услышанное. Музыка, которую можно понять, объяснить и даже полюбить, но которая никогда, никогда не заставит искать автора, пребывающего на расстоянии тридцати лет от слушателя, опоздавшего на встречу с настоящим.
Я закрываю одно за другим окна интернета, где художник выставляет свои картины. Талантливый художник, успокаиваю я себя. Художник, повторяю я, как эхо. Да, я никогда не играл на гонгах и тибетских чашах, отвечает он на новые вопросы. Но ответы ударяются о вакуум, единственной субстанцией которого является услышанная сегодня музыка, оградившая меня от внешнего мира, не дающая понять то, что вне ее…
Я закрываю страницы интернета, как закрывают страницы прожитой книги, и вдруг на самой первой нахожу затерявшиеся следы музыканта, которого я искала и почему-то не заметила. И фотографии его выступлений, последнее из которых, парижское, датируется 2015 годом. И его последний альбом «Тибет». Тибет — теперь все сходится: и картинка, нарисованная моим воображением, и скупые данные интернета… Но только не то, о чем я хотела написать, не то, что я хотела прожить сегодня, раздвинув его границы, пытаясь вместить в него несостоявшеюся четыре года назад встречу, когда я могла прийти к нему на концерт и провибрировать под звуки гонга и тибетских чаш, и наполниться дыханием бамбуковой флейты…
Час ночи. Я тороплюсь завершить сегодняшний день, прожитый с двумя разными людьми, сделавший мою мечту похожей на Рахиль и Лию. Мне совсем не хочется думать о том, как далеко мне ещё до встречи с Мастером и как нескоро я смогу вести диалог с тибетскими чашами. Мне хочется поблагодарить художника, чей покой я возмутила своим восторженным появлением и сказать ему: простите, я просто ошиблась дверью, вернее, ошиблась окном в интернете. Я опускаю на окна жалюзи, скрывая от ночи пафос прожитой в моем воображении истории. Мне ещё хочется продлить её обнадёживающими многоточиями, но я слишком тороплюсь поставить последнюю точку на этом летнем дне, наполненном обертонами невозможного.