Kиевлянка Леся Тышковская являет собой нечастый пример не просто максимально разносторонней творческой личности, но удачи художника в собственной разносторонности. Актриса театра и кино, фотомодель, музыкант, перформер, филолог (исследовательница мифопоэтики Марины Цветаевой). Но, конечно же, в первую очередь поэт: отчего-то мы, – с какой бы стремительностью ни теряло поэтическое ремесло свой сакральный смысл, как бы ни было оно малопрестижно в обыденном социокультурном пространстве, – продолжаем по умолчанию отдавать в иерархии искусств центральное место стихотворчеству.
Поэтический язык Тышковской имеет двойную направленность, и во взаимоотношении двух векторов стиховой энергии образуется его уникальность.
С одной стороны, для Тышковской характерен лаконичный, четкий, свободный стих, практически освобожденный от ложной риторики. Это, впрочем, не объективистские зарисовки, характерные для ряда отечественных верлибристов. Это скорее максимально личностные медитации, притчи, монологи, то вырастающие в текст из одной-единственной метафоры («Любимый, мое желанье / преодолевает пространство / быстрей, чем твои поезда. / Но каждую ночь мне снится, / что наша любовь летит под колеса»), то, напротив, объединенные соположениями образных рядов («Но однажды ты обнаружишь в себе Заратустру, / что пляшет на скользком канате, / чтобы высказать тебе свои сокровенные страхи. / И пока ты не сбросишь его, как одежду, / ты не сможешь наслаждаться жизнью / в жилищах, возведенных не богами, / в жилищах, которые с высоты гордыни / кажутся муравейниками»).
Тышковская, замечу, не отказывается от высокой лексики, поэтизмов, возвышенных абстракций и т. п., но преображает их в вещные знаки, в нечто телесное, эмоционально наполненное и тем оправданное.
Другая сторона поэзии Тышковской – ее звуковая характеристика, фоническая наполненность. Исполнительская установка поэта, стремление автора к представлению поэзии в моноспектакле способствуют особой организации стиха. Да, это верлибр, но верлибр, нацеленный на преодоление инерции чисто зрительного восприятия текста. Этому способствует и членение строк, совпадающее с синтаксисом, и аллитеративность, звукописность, достаточно непредсказуемая, чтобы свободный стих обернулся регулярным, но закрепляющая в восприятии читателя-слушателя-зрителя единый видеофонический облик текста («Струйки сандаловых палочек – / иероглифы времени – / выветрит время. // Запах зеленого чая / в двух пиалах напротив / прошлые утра напомнит»).
Единство поэтической манеры накладывается и на еще один аспект поэтики Тышковской: ее тексты почти всегда монологичны, но монологи произносятся каждый раз от лица достаточно различных лирических героев. Это не столько многоперсонажность, сколько преображение одного исполнителя в бесконечный ряд масок: «Автор остается в живых, / пока отправляет на тот свет / вместо себя героя».
Данила Давыдов