(в стиле логического абсурда)
Я стояла напротив стены и время от времени билась об неё головой. Не скажу, чтобы я преследовала цель пробить эту стену насквозь, но небольшая трещина, признаюсь, доставила бы мне неизъяснимое удовольствие и утвердила в мысли о законах мирового равновесия, в которых сила воздействия и ответный результат равно пропорциональны. Но поскольку этот процесс начался еще с тех незапамятных времен, когда я стала ощущать себя сознательным существом, я не пребывала в состоянии отчаяния, а, скорее, в рутинном состоянии фатального согласия с неизбежным. К тому же, мне не на что было жаловаться. Со временем болевые ощущения покинули меня. По-видимому, под кожей с годами образовалось нечто вроде защитного слоя, который спасал не только от сотрясения мой мозг, но и все, с чем он был связан синапсисами, ведущими особенно кривыми тропинками в зону комфорта.
Случилось это в тот незапамятный день, когда битье головой стало настолько привычным, что уже не ощущалось как нечто неестественное, но полноправно вошло в мою повседневную жизнь и обрело некий ритм, сравнимый с движением бумеранга, приливом и отливом, восходом и закатом и прочими естественными явлениями. Мне даже показалось, что в этот день стена напротив окрасилась каким-то слабым импрессионистическим оттенком, который можно было бы сравнить с умудренным опытом и годами лицом человека, напротив которого ты проводила многие годы, а потом вдруг обнаружила, что его морщины, которые ты раньше не замечала, говорят вместо него, говорят гораздо красноречивей, чем та часть его лица, из которой должны появляться звуки, предназначенные прояснить причину, по которой обращённое к вам лица все ещё остаётся в поле вашего внимания.
Итак, я подошла к стене, как обычно, и уже приготовилась обрушиться на нее той частью своего тела, которая, как я уже говорила, обросла защитным слоем. Не успела я замахнуться, как услышала за спиной короткое ой. Я решила не отвлекаться на посторонние звуки и невозмутимо приготовилась к действию. На этот раз ой сменило такое же жалобное не надо. За годы практики само-битья мне редко случалось слышать членораздельные звуки за своей собственной спиной. Как правило, все что звучало, звучало на таком приличном расстоянии, что доходило до меня в виде невнятного шума, который просачивался в мой собственный стук, становясь для него подобием амортизируещего фона, сглаживающего впечатления от ударов. Я твердо решила про себя, что не буду оборачиваться, но почувствовала как присутствие посторонних звуков отвлекает меня от задуманного действия. Точнее, я бы не могла назвать свое действие задуманным, поскольку оно превратилось для меня в настолько привычное, что к нему бы скорее подошло определение бездумного.
Я попыталась собраться с мыслями, чтобы возобновить свое намерение, но тут обнаружила, что упоминание о мыслях тоже не совсем уместно, поскольку предполагает какую-то деятельность в черепной коробке, а за годы битья головой я набила столько шишек, что они могли бы пустить корни и вытеснить из коры головного мозга последние следы интеллекта. В моей голове зашевелилась смутная тень вопроса, который мне никак не удавалось сформулировать в виде членораздельной фразы, поскольку понятие фразы также не укладывалось в систематическое битье головой о стенку как нарушение ритма самого битья, как инородная фигура, сбивающая с ритма своим невнятным силуэтом, возникающим то в левом, то в правом полушарии.
Воспоминание о полушариях окончательно выбило меня из ритма. Я уже готовилась идти за метрономом, чтобы выбрать логический путь левой части моей головы, казавшейся мне более основательной, чем эмоциональная неустойчивость правого полушария, и подкрепить её идеей равных четвертей в такте. Но поиски метронома нарушили бы самое намерение стучать об стенку, которое я осуществляла ежедневно, с завидной систематичностью утренней зарядки или медитации.
Я в очередной раз приготовилась к ударам, но, по-видимому, все предыдущие намеки на мысли окончательно лишили меня способности к бесчувствию, которого я добивалась путем ежедневных тренировок напротив стены в течение всех этих лет. Я дошла до того, что вспомнила про Стену Сартра и свое спонтанное отторжение от нее, поскольку в студенческие времена я еще не наработала защитного слоя и любая мысль о преграде претила моему избалованному открытыми дверями сознанию. Стучите – и вам откроют, — вот истина, исполнявшаяся почти на каждом шагу, который я делала уверенно и в нужном направлении, когда я ещё не утратила привычку двигаться….
Я вдруг вспомнила, что мои первые удары о стену не предполагали ни систематичности, ни методичности, ни, тем более, протяжённости во времени и, наверное, делая свои первые удары, я планировала пробить эту стену если не сразу, то постепенно…
Я отступила от стены. Это был мой первый шаг, первая попытка сменить точку отсчета. Шаг назад, но все же…. Я ощупала свою голову – и тут же вспомнила, человека, который попал в книгу рекордов Гиннеса благодаря толщине своей лобной доли, безболезненно забивающей гвозди. Я погладила свою голову — под выработанной защитной оболочкой она оказалась бесчувственной к ласке. Мне стало жаль эту часть тела, используемую мной так бездумно, которая ничем особым не провинилась передо мной. Почему не рука? Не нога? – вдруг промелькнуло подобие мысли.
Я протянула руку, но бить ею по стене почему-то не захотелось. Наверное, я наделяла ее большей ценностью, чем голову и, к тому же, многофункциональностью. Рукой можно было делать гораздо больше дел, чем головой. И, кстати, ею можно было бы… Стучите — и вам откроют… Промелькнувшее уже полноценной цитатой, вдруг наткнулось на факт того, что передо мной была стена, а не дверь. Как это я раньше не догадалась о таком простом, но непреложном факте? Когда, в какой момент своей жизни я могла перепутать дверь со стеной? Я отступила еще на один шаг, но этого было недостаточно для полного видения. И тогда я стала пятиться назад, забыв о том, что могла наткнуться на голос, помешавший моим двивжениям.
Голос не появлялся, как, впрочем, и никто другой, так что я могла беспрепятственно пятиться, не боясь сойти за ракообразное существо. Я отступала до тех пор, пока стена не стала частью дома, вполне симпатичного маленького домика, в котором наверняка предполагались окна и двери. Я поменяла траекторию движения, повернула направо, потом налево, потом ещё куда-то, и, наконец, наткнулась на ДВЕРЬ.
Дверь, — произнесла я внятно, — и проснулась.